Невозможно понять смысл процесса/объекта, находясь внутри оного. Пожалуй, главная мудрость, которую даёт Слизень – это относительность жизни, смерти, восприятия, памяти, поведения и вообще почти любого биологического процесса. Когда ты можешь разобрать животное на молекулы и в общем свести всю его жизнь к биохимическим каскадам, становится понятно, что ты, как гигантское позвоночное, очень ограничен своей обезьяньей концептуализацией живого организма в принципе. Когда ты усыпил улитку – она ещё живая? А когда вытащил из неё мозг? Мозг не знает, что его вытащили. Он так может работать ещё несколько дней. А если взять и вытащить из него нейроны? Они могут расти в чашке неделями и не знать, что что-то изменилось. А если расклонировать гены, выделить РНК, разделить белки и заморозить? Молекулам всё равно. Где заканчивается жизнь и наступает смерть? Что умерло, а что выжило? На каком уровне искать субъект? Точно так же размывается граница между вводом и выводом информации. Что считать восприятием, а что – поведением? Ионный ток, вызванный нейромедиатором – это уже поведение или ещё восприятие? Движение актиновых филаментов, вызванное этим нейромедиатором – это поведение? В какой момент движение актина считать движением мышцы? А если актин не в мышце? А если это не актин, а микротрубочка? А движение субъединиц инсулинового рецептора куда записывать? А миграцию предшественников нейронов в ответ на стимуляцию? Мы так привыкли разделять жизнь и смерть, восприятие и поведение, что нам очень трудно избавиться от идеи, что они, на самом деле, перетекают друг в друга очень плавно. Организм – это конструкт, покрывающий смутно очерченный пик этого перевала. У нас, людей, этот пик так высоко, что нам всегда видна только одна сторона. Сидим на горе за облаками и фантазируем, откуда же гора растёт.